Анекдот про воспаление легких

МАНУАЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ

Очень долго, можете сразу пропустить.

Первый раз неудачно чихнул я ещё в институте, где-то на старших курсах. Чихнул так, что волна колебаний прошла по позвоночнику и, как много лет спустя стало понятно, сдвинула пятый поясничный позвонок по крестцу вперёд.

Боль была приличная, дня три вообще ходить не мог, отлеживался в общаге. На панцирную койку под матрац положили две спинки от кровати, типа «жестко и ровно», под головные ножки кровати — два кирпича для создания уклона, из полотенец сделали две крупные петли — подмышки и к головной спинке кровати. Получилась такая импровизированная вытяжка. Полежал дней несколько, полегчало, снова на занятия и шабашки.

В следующий раз так же неудачно чихнул через несколько лет, уже работая участковым педиатром в поликлинике. Чихнул — и ноги подкосились от боли в пояснице. Сначала вроде терпимо было, мог ходить и лежать, сидеть не получалось, а потом уже и лежать не мог, только в ходьбе как бы чуть полегче было.

Ночью шёл на кухню, становился коленями на стул, грудью и животом ложился на стол и в таком положении удавалось подремать минут 10-15.

Таблетки ел горстями — аспирин, анальгин, димедрол…боль притуплялась ненадолго, а вот голова тупела ощутимо.

Начал с завотделением разговаривать про больничный. А ей зачем молодого врача отпускать, который и на приеме двойную норму успевает принимать, и на вызова по два участка ходит. Плюс по две-три смены неотложки в неделю закрывает.

Да и недолюбливала она меня. Правда, взаимно.

Посмотрит на меня, хмыкнет, мол, само пройдёт, иди работай.

Да и я особо выхода не видел — понимал, что в больнице мне физиопроцедуры назначат, поколят что-нибудь в задницу…никакого другого лечения тогда не было…потом какая-нибудь операция на позвоночнике…нехорошее слово инвалидность стало маячить вдалеке на горизонте…

Случайно встретился с добрым своим знакомым, Сашей Алымовым (кто в теме — впоследствии многолетний главный тренер сборной России по кеокушинкай, воспитавший массу всевозможных победителей страны, Европы, Мира; его воспитанник стал победителем открытого чемпионата Японии…едва-ли не первый иностранец за всю историю кеокушинкай, кто понимает), он глянул на мое шкандыбание, хмыкнул и посоветовал подойти к какому-то их спортивному доктору, Косте.

Добрел я до этого Кости…

Медицинская кушетка. Положили меня на неё на торец, так что живот и грудь — на кушетке, а бёдра вниз под прямым углом висят, крестец кверху торчит вместе с задницей.

Подошёл толстый добрый доктор Костя, потрогал спину и слегка всем весом надавил руками на крестец. Щелчок, боль, мой отчаянный мат и довольное хмыканье доктора…и мне говорят, что можно вставать, идти домой и больше не чихать.

Встал, пошёл, могу ходить, могу сидеть, могу лежать, спать могу…жить могу!!!

Меня эта история зело впечатлила, ну как так — боль, отсутствие методов лечения, боль, инвалидность…а тут въ@#ал слегка по спине кулаком — и все встало на место, и живой, и здоровый. Внешне-то все легко и просто было.

Года три-четыре прошло и расцвела перестройка, дикий капитализм и новые возможности.

Приехал к нам в город-миллионник проводить платный обучающий семинар по мануальной терапии мужик из Москвы, фамилии, к стыду своему, не помню, что-то на «В», Воротников, Вадяпин, Веретенников…

Очень интересно было, каждый день теория по часу, затем показ практик, на дом он давал задания — руки практиковать.

Я шёл вечером на дежурство к себе в детский центр реабилитации, после отбоя и укладки детей объявлял мамочкам тему домашнего задания, «Шея», например.

В спортзале, где стояла массажная кушетка, на гимнастической скамейке усаживалось 3-4-5 мамочек-добровольцев, желающих «поправить» шею.

Я, читая конспект, что-то осторожно пытался делать на шее первой.

У второй, изредка подсматривая в конспект, делал с шеей те же манипуляции.

У третьей и всех последующих мамочек шею правил уже без конспекта.

Мамочкам — развлечение и здоровые шеи, мне — офигенная практика и уверенные зачеты.

К концу обучения на каждую тему собиралось по 7-10 добровольцев, практически все, кто оставался с детьми на ночь.

Сдал экзамены, получил корочки, стал работать уже с детьми в центре реабилитации.

Основные группы были часто болеющие: постоянные простуды, бронхиты, пневмонии, аллергии и бронхиальные астмы, у них позвоночник всегда перекошен, и, выровняв позвоночник, поставив на место позвонки, зачастую получали видимое улучшение состояния здоровья, особенно работая в зоне 4-5-6 грудных позвонков.

И группа детей с ДЦП, у тех мышцы и связки так напряжены и перевиты, что даже простые стандартные манипуляции приводили к значительному расслаблению и увеличению подвижности и амплитуде движений. Конечно же, здесь это не лечение ДЦП, а метод облегчения состояния.

Вскоре после получения мной «корочек» пришла как-то на приём мамочка с ребёнком, мальчиком 9 лет. Постоянные простудные, мгновенно переходящие в обструктивный бронхит. А теперь ставят и бронхиальную астму. Где-то мамочка услышала легенду про доктора, который «может вылечить всё» и приехала из другого города.

Смотрит на меня насторожено-недоверчиво, как будто идти ко мне ее кто-то заставил, сама бы она ни в жизнь.

Посмотрел я ребёнка, послушал, постучал — ничего необычного…

А мамочка симпатичная такая, но недоверие ко мне у неё растёт прямо на глазах…и решил я хоть что-то хорошее для ребёнка сделать, заодно перед мамочкой хвост распустить.

«Ща, говорю, мы ему спинку выправим».

Кладу ребёнка на кушетку на живот, делаю постизометрическую релаксацию, расслабляющий массаж и тихонько давлю с боков позвоночника между лопатками.

Щелчок был не просто громкий или звонкий. Он был — смачный!

Терпение мамочки закончилось вмиг — она рванулась вперёд, меня снесло куда-то к стене, ребёнка буквально выдернула с кушетки и убегая что-то очень нехорошее кричала в мой адрес.

С тихой грустью я смотрел вслед симпатичной фигурке…

Через пару месяцев прихожу на работу, старшая медсестра заходит ко мне в кабинет и протягивает какой-то свёрток.

Коньяк. Качественный. Это в провинции то, в 91-м году, когда непаленая водка была почти запредельным подарком. Кто не жил тогда, все равно не поймёт.

Смотрю на старшую — она рассказывает, что приезжала «та чокнутая мамашка ребёнка-астматика, сказала спасибо и что у ребёнка за два месяца ни разу не было одышки и он ни разу не болел».

Причина понятна — у ребёнка был сильный блок, «подвывих» пятого грудного позвонка, с соответствующими ущемлениями корешков нервов, обеспечивающих работу легких.

Поставил позвонок на место, освободил зажатые корешки, восстановилась нормальная иннервация бронхолегочной системы, дальше организм справился сам, ребёнок перестал болеть.

В это же примерно время захожу как-то в здание центра, на вахте сидит Татьяна, наша бессменная вахтерша. Лет ей 25-28 тогда было, немного полноватая, улыбчивая, очень доброжелательная и обязательная. У неё всегда порядок был.

С 15 лет страдает гипертонией, не поддающейся лечению. Постоянные сильные головные боли, ничем не снимающиеся. Школу не смогла закончить, работать не может — «если держу голову прямо, то ещё терпеть можно, привыкла, но стоит наклонить хоть немного — сразу дикая боль», вывели на 3 группу инвалидности, сидит целый день на вахте, детей и родителей встречает-провожает. В журнале ничего писать не может — надо голову наклонять.

Я молодой был, сдуру ничего не боялся. «Ага, Танюша, а давай-ка я тебя полечу».

Отказать она не смогла и побрела в массажную.

Сделал ей стандартные манипуляции, что-то у неё в шее похрустело, в спине потрещало, в пояснице щелкнуло. Соотношение костей черепа поправил, после веревочкой померил — все одинаково стало.

Ну, сделал и сделал, и тут же забыл об этом, жизнь в начале 90-х летела как с высокой горы на санках, держись крепче и зубами не щёлкай — язык откусишь, а там уж докуда сможешь докатиться.

Через месяц при входе в центр натыкаюсь взглядом на Татьяну и вдруг до меня доходит, что она месяц не попадается мне на глаза и не заходит в кабинет.

Ох и нехорошее предчувствие какое…

«Таня, привет, как дела?»

(Б#яяяя… надо бы про здоровье спросить, но реально боюсь…было бы хорошо, сама бы подошла…)

«Я тогда домой еле дошла, перед глазами все плывет, в разные стороны качает, и шум в голове, как будто я слышу, как кровь по сосудам бурлит. Тошнит и мутит.

Сразу легла, смогла уснуть.

(Самое любимое мое время — утром, три секунды между сном и «уже проснулась». В это время я почти не чувствую боли).

На следующий день начинаю просыпаться, и ловлю и растягиваю эти «три секунды почти без боли». Эти три секунды стараюсь тянуть и тянуть, наверное, наслаждаюсь ими, не знаю, как правильно сказать.

Боюсь не то что голову повернуть, глубоко вдохнуть страшно, чтобы ничего не нарушить.

И тут до меня доходит, что я точно больше трёх секунд лежу, глаза уже давно открыты, а боль все не приходит.

Я так и пролежала не двигаясь и почти не дыша, пока рука не затекла и телефон не иззвонился — на работе меня потеряли, я на полтора часа опоздала, лёжа в кровати не шевелясь.

Днем с работы позвонила своему врачу-терапевту, рассказала. Она вечером прибежала ко мне домой, давление сама померила — норма. Раз пять перемеряла — норма.

На следующий день перед работой прибежала — давление в норме. Вечером — норма.

Четыре дня ко мне так бегала, давление сама меряла, медсестре своей не доверяя.

Сейчас в шутку ругается, что теперь надо меня с инвалидности снимать, а как это обосновать — не знает».

Всем, кто сумел дочитать — спасибо и здорового позвоночника.

— Мужики, кашлять умеете?! — вопрос шефа выбил из колеи весь коллектив, все так и замерли с открытыми ртами, — ну не тяните мужики, умеете или не умеете?
— Да конечно умеем, Сергеич! Что там уметь то? А к чему это?
— Не до вопросов сейчас, объясню чуть позже, а пока, кашляйте мужики, кашляйте! Я сейчас сюда с людьми зайду, выручайте! — и шеф метнулся за дверь. Мужики, а было их человек десять, посматривали друг на друга, пожимали плечами, прикашливая как бы разминаясь и только хотели выдвинуть первые версии, как дверь вновь распахнулась. Шеф был не один. — А вот здесь у нас производство. — произнес он и прикрыл рот и нос носовым платком. Но его слова и так глушил безудержный кашель раздающийся в помещении, — вы тут осмотритесь, Петрович вам все покажет. Эй, Петрович, покажи производство проверяющим! — так же не отрывая платок крикнул он и ломанулся к дверям. — Я вас около бухгалтерии подожду.
Проверяющие дико озираясь по сторонам, тоже шарахнулись следом за ним от приближающегося к ним, покашливающего Петровича. Народ так ничего и не понял, но кашлять не переставал. Минут через двадцать вновь появился шеф. — Спасибо мужики, спасибо! С меня премия!
— Ты хоть объясни что к чему. Кашлять то можно прекращать?
— Да ты чо, Петрович, атипичная пневмония ведь бушует?! — выдохнул шеф.
— И чо?
— Да то, для кого то чума, а кому то мать родна! Эти прямо на проходной акт подписали. Эх, под шумок бы еще пожарную проверку пройти…

История правда написана во времена атипичной пневмонии, но что-то думается мне, актуальности своей не потеряла.

Дядя Коля.

Эта история не веселая и не грустная. Просто зарисовка из жизни.

Весной этого года я слег в больницу с пневмонией. Все довольно типично: сначала грипп, потом кашель, бронхит ну и, видимо, поздно стал принимать антибиотики.

В палате было пять коек, одна из которых была с вещами, но без человека, потому что лежавшего там дядьку на днях укатили в реанимацию на второй этаж. Поскольку мужских пневмонических палат в отделении было всего две и обе они были забиты под завязку, новых пациентов складывали прямо в коридор. Передо мной кого-то выписали, поэтому повезло со свободным местом.

Через день после меня возле нашей двери в коридоре положили пожилого мужчину, который был невероятно худ, истощен и сильно кашлял. По разговорам, доносившимся из-за двери, было понятно, что он не может есть, его все время рвет, он с трудом двигается, а положили его сюда с пневмонией.

Еще через пару дней в нашу палату пришла санитарка, которая молча собрала в пакетик вещи с пустующей кровати и прикроватной тумбочки. На наши вопросы она не отвечала. Это означало, что лежавший здесь товарищ зажмурился. Истощенного старика из коридора сразу же переложили в палату.

Звали его дядя Коля и было ему 56 лет. Из всех мужиков в нашей палате он был самым младшим, не считая меня. Похож дядя Коля был на заключенного Освенцима. По-началу, он еще мог сам вставать, но через пару суток ему уже требовалась помощь и совсем скоро он не мог самостоятельно даже сесть на кровати, чтобы попить или поесть. Просил нас его приподнять или подержать подмышками стоя, пока он ссыт в утку (есть такие специальные утки, похожие на канистру). В общем, дядя Коля потихоньку «доходил», как говорили на Колыме. Жена его, приходившая почти каждый день, рассказала, что плох он не столько из-за пневмонии, сколько из-за целой кучи других хронических болячек, которые постепенно выедали жизнь из его тела. В частности, сильнейший диабет и какая-то серьезная операция на желудке в прошлом.

Дядя Коля мало с нами общался. В основном, часто стонал и тяжело дышал. У него были какие-то перебои с сердцем и это было больно. Приносили ЭКГ, давали ему какие-то колеса, которые он даже не мог сам выпить. Но находился он при этом в полном сознании и здравии ума. Увидев у одного мужика флотскую наколку, рассказал, что в молодости и сам служил на флоте – плавал на тральщике.

Однажды, мы разгадывали сканворды и не могли найти ответ на вопрос: как называется человек, который кормит лошадей? Версии были разные, но ничего не подходило. Пока вдруг с дяди Колиной койки не донесся слабый стон:

— Куражист…

Сначала мы не поняли и переспросили. Думали, вдруг ему плохо или еще чего.

— Ку-ра-жист! Ну кураж блядь – это корм для лошадей…

И, действительно, подошло. Оказалось, дядя Коля слушал наши разговоры и все понимал. Это вселяло надежду. Только теперь я прочитал, что правильно было «Фуражист», но в том сканворде первая буква не имела особого значения.

А особо запомнилось мне вот что. Как-то раз к дяде Коле пришел сын. Был он одет в черный такой пиджак со строгим воротником, как у священников в американских фильмах. Оказался и впрямь протестантский пастор, довольно дружелюбный. Дело было в типичном русском городе, поэтому выглядело это крайне необычно. Сын приходил почти каждый день и задавал какие-то тупые шаблонные вопросы. Справлялся о самочувствии, спрашивал ничего ли не надо и как будто просто высиживал минут двадцать для приличия, после чего уходил. Было видно, что отношения у людей не самые близкие.

Они разговаривали негромко, но в маленькой палате слышимость была, как в коммуналке. А поскольку скука одолевала дикая, то от неимения лучших занятий каждый направлял взор своих больших ушей в сторону пасторской болтовни. Однажды, он спросил у дяди Коли:

— Бать, хочешь ли ты причаститься?

— Чего?

— Ну причаститься. Причастие то есть.

— Да я пока не собираюсь умирать – с шутливой издевкой сказал дядя Коля. Интонация была примерно такой: «не дождетесь!».

Хотя, откровенно говоря, ему был уже пиздец. Он еле дышал и уже даже не мечтал о том, чтобы присесть на кровати. Я рад, что меня выписали раньше, чем он умер. Уходя из палаты я пожал ему руку и пожелал скорейшего выздоровления. Он немного улыбнулся сквозь боль.

Для меня дядя Коля навсегда останется стойким оптимистом, который не падал духом даже тогда, когда отказывало его тело. Не уверен, что я бы так смог.