Пушкин умер от воспаления легких
Как же часто во времена Царской России распри среди людей благородного сословия разрешались дуэлью! И это все — несмотря на указ Петра I от 14 января 1702 года о запрете такого рода поединков ради сохранения чести и достоинства (как будто других вариантов поговорить «по-мужски» не было). Однако такое уж бремя выпало на долю горячих кровью молодых людей «златого века».
Какого же «пострадавшего» мы вспоминаем в первую очередь? Естественно, Александра Сергеевича Пушкина. И, естественно, чуть ли не у всех знакомых с его судьбой возникал вопрос: «А можно ли было его спасти?». Что бы сказал современный врач о пушкинском случае, как бы описал состояние и какое бы лечение назначил? Вот давайте с этим разберемся — используя замечательную работу Михаила Давидова «Дуэль и смерть А. С. Пушкина глазами современного хирурга».
Многие пытливые умы на протяжении веков изучали многочисленные оставшиеся после дуэли документы, связанные и с записками очевидцев, и с заметками врачевателей великого поэта, среди которых присутствовали лучшие врачи Петербурга.
Вот что пишут о здоровье Александра Сергеевича и его образе жизни: «Александр Сергеевич к моменту своего ранения на дуэли был в возрасте 37 лет, имел средний рост (около 167 см), правильное телосложение без признаков полноты. В детстве он болел простудными заболеваниями и имел легкие ушибы мягких тканей. В 1818 г. в течение 6 недель Александр Пушкин перенес тяжелое инфекционное заболевание с длительной лихорадкой, которое лечащими врачами было названо „гнилой горячкой“. В течение последующих двух лет появлялись рецидивы лихорадки, которые полностью прекратились после лечения хиной, что дает основание предполагать, что Пушкин переболел малярией…
Поэт вел здоровый образ жизни. Помимо длительных пеших прогулок, он много ездил верхом, с успехом занимался фехтованием, плавал в речке и море, для закаливания применял ванны со льдом.
Можно заключить, что к моменту дуэли Пушкин был физически крепок и практически здоров.»
Близился день дуэли…
Утро среды 27 января 1837 года (или 8 февраля по новому стилю). «Встал весело в 8 часов — после чаю много писал — часу до 11-го. С 11 обед. — Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни — потом увидел в окно Данзаса (прим.: секундант), в дверях встретил радостно. — Вошли в кабинет, запер дверь. — Через несколько минут послал за пистолетами. — По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу, — возвратился, — велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извощика. — Это было ровно в 1 ч». (из записок друга Пушкина поэта В. А. Жуковского о последнем дне Александра Сергеевича перед дуэлью)
…Место дуэли. «Закутавшись в медвежью шубу, Александр Сергеевич сидел на снегу и отрешенно взирал на приготовления. Что было в его душе, одному богу известно. Временами он обнаруживал нетерпение, обращаясь к своему секунданту: „Все ли, наконец, кончено?“ Его соперник поручик Дантес, высокий, атлетически сложенный мужчина, прекрасный стрелок, был внешне спокоен. Психологическое состояние противников было разным: Пушкин нервничал, торопился со всем скорее покончить, Дантес был собраннее, хладнокровнее.»
…Шел 5-й час вечера
«Секунданты шинелями обозначили барьеры, зарядили пистолеты и отвели противников на исходные позиции. Там им было вручено оружие. Напряжение достигло апогея. Смертельная встреча двух непримиримых противников началась. По сигналу Данзаса, который прочертил шляпой, зажатой в руке, полукруг в воздухе, соперники начали сближаться. Пушкин стремительно вышел к барьеру и, несколько повернувшись туловищем, начал целиться в сердце Дантеса. Однако попасть в движущуюся мишень сложнее, и, очевидно, Пушкин ждал окончания подхода соперника к барьеру, чтобы затем сразу сделать выстрел. Хладнокровный Дантес неожиданно выстрелил с ходу, не дойдя 1 шага до барьера, то есть с расстояния 11 шагов (около 7 метров). Целиться в стоявшего на месте Пушкина ему было удобно. К тому же Александр Сергеевич еще не закончил классический полуоборот, принятый при дуэлях с целью уменьшения площади прицела для противника, его рука с пистолетом была вытянута вперед, и поэтому правый бок и низ живота были совершенно не защищены». Именно такое положение тела Пушкина стало причиной своеобразного раневого канала.
Яркая вспышка. Пушкин на мгновение ослеп и в ту же секунду почувствовал удар в бок и нечто с силой стрельнувшее в поясницу. Ноги поэта не выдержали столь резкого воздействия и массы собственного тела, он рухнул левым боком лицом в снег, ненадолго потеряв сознание. Однако, как только секунданты и сам Дантес ринулись посмотреть на последствия выстрела, Пушкин очнулся и резко крикнул, что у него еще есть достаточно сил, чтобы совершить свой выстрел. Он с усилием приподнялся и сел, вскользь заметив затуманенным взором, что рубашка и шинель пропитались чем-то алым, а снег под ним окрасился в красный. Прицелился. Выстрелил.
«Пуля, летевшая от сидящего Пушкина к высокорослому, стоявшему правым боком вперед, Дантесу, по траектории снизу вверх, должна была попасть французу в область левой доли печени или сердце, однако пронзила ему правую руку, которой тот прикрывал грудь, причинив сквозное пулевое ранение средней трети правого предплечья, изменила направление и, вызвав лишь контузию верхней части передней брюшной стенки, ушла в воздух. Рана Дантеса, таким образом, оказалась нетяжелой, без повреждения костей и крупных кровеносных сосудов, и в дальнейшем быстро зажила…» Что же было потом?
Помощь поэту и транспортировка
По воспоминаниям Данзаса на месте дуэли из раны Пушкина лилась кровь «рекой», она пропитала одежду и окрасила снег. Отмечал он и бледность лица, кистей рук, «расширенный взгляд» (расширение зрачков). Раненный пришел в сознание сам. Грубейшая ошибка секунданта поэта была в том, что он врача на дуэль не пригласил, средства для перевязки и лекарства не взял, следовательно, первую помощь и хотя бы небольшую перевязку никто не сделал. Обосновал Данзас это тем, что «был взят в секунданты за несколько часов до дуэли, времени было в обрез, и он не имел возможности подумать о первой помощи для Пушкина».
Пушкин, находясь в сознании, самостоятельно передвигаться не мог из-за шока и массивной кровопотери. Носилок и щита не было. «Больного с поврежденным тазом подняли с земли и вначале волоком „тащили“ к саням, затем уложили на шинель и понесли. Однако, это оказалось не под силу. Вместе с извозчиками секунданты разобрали забор из тонких жердей и подогнали сани. На всем пути от места дуэли до саней на снегу протянулся кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге». Чего таким образом добились? Правильно, усугубления шока.
Объем кровопотери, по расчетам врача Ш. И. Удермана, составил около 2000 мл, или 40 % всего объема циркулирующей в организме крови. Сейчас поэтапная кровопотеря в 40% объема не считается смертельной, но тогда… Все средства для восстановления потерянных масс крови еще не разработали.
Невозможно представить степень анемии у Пушкина, которому не перелили ни миллилитра крови. Несомненно, кровопотеря резко снизила адаптационные механизмы бедного организма и ускорила летальный исход от развившихся в дальнейшем септических осложнений огнестрельной раны.
Дома…
«Уже в темноте, в 18 часов, смертельно раненного поэта привезли домой. Это была очередная ошибка Данзаса. Раненого нужно было госпитализировать. Возможно, в пути поэт действительно высказал желание, чтобы его везли домой. Но он, периодически находясь в бессознательном состоянии, в глубоких обмороках, на какое-то время с трудом выходя из них, не способен еще был к ясной оценке происходящего. Что Пушкин был безнадежен и оперировать его не стали, не может служить оправданием секунданту, ибо в пути Данзас этого еще не мог знать. Наблюдая сильное кровотечение, частые обмороки и тяжелое состояние раненого, Данзасу даже не надо было спрашивать Пушкина, куда его везти, а самому принять правильное решение и настоять на нем!» — считает Давыдов.
Найти в вечернем Петербурге хирурга — задача не из легких. Однако, вмешалась сама Судьба — Данзас на улице встретил профессора Шольца. Да, он был не хирургом, а акушером, но это все же лучше, чем ничего. Тот согласился осмотреть Александра Сергеевича и вскоре приехал вместе с хирургом К. К. Задлером, который к тому времени уже успел оказать помощь Дантесу! (вот такая превратность: ранен легко, а помощь «пришла» раньше).
«Профессор акушерства Шольц после осмотра раны и перевязки имел беседу с раненым наедине. Александр Сергеевич спросил: „Скажите мне откровенно, как вы рану находили?“, на что Шольц ответил: „Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная“. На следующий вопрос Пушкина, смертельна ли рана, Шольц отвечал прямо: „Считаю долгом вам это не скрывать, но услышим мнение Арендта и Саломона, за которыми послано“. Пушкин произнес: „Благодарю вас, что вы сказали мне правду как честный человек… Теперь займусь делами моими“.»
Наконец (не прошло и нескольких часов) тяжело раненного поэта соизволили посетить срочно приглашенные лейб-медик Н. Ф. Арендт и домашний доктор семьи Пушкиных И. Т. Спасский.
Потом в лечении раненого Пушкина принимали участие многие врачи (Х. Х. Саломон, И. В. Буяльский, Е. И. Андреевский, В. И. Даль), однако негласно именно Арендт, как наиболее авторитетный среди них, руководил лечением. К его мнению прислушивались все.
Некоторые исследователи считают, что действия Арендта и Шольца, которые рассказали Пушкину о неизлечимости его болезни, противоречили медицинской этике, ибо они противоречили веками выработанному принципу по одному из правил Гиппократа. Оно гласит: «Окружи больного любовью и разумным утешением; но главное, оставь его в неведении того, что ему предстоит, и особенно того, что ему угрожает». Нужно сказать, что до сих пор между врачами возникают распри в вопросах деонтологии, но больной все же имеет право знать о своем диагнозе, каким бы неутешительным он не был.
Спорят медики, cпорят литераторы… Известно, что никто из врачей, лечивших раненого Пушкина, не вел истории болезни, «Скорбного листа», как она называлась в то время. Все, что известно, записано свидетелями его лечения и самими лечащими врачами.
Дуэль
Как правило, дуэли в XIX веке заканчивались либо примирением через секундантов, либо же дуэлянты стреляли, пытаясь не попасть друг в друга, или, наконец, один из дуэлянтов стрелял в воздух, второй же отказывался от права на выстрел.
Условия дуэли, составленные А. С. Пушкиным, были жесткими и смертельно опасными.
Условия дуэли между г. Пушкиным и г. бароном Жоржем Геккереном.
1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.
2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.
3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники становятся на том же расстоянии в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.
Константин Данзас, инженер-подполковник.
Виконт д Аршиак, атташе французского посольства (фр.).
Адриан Волков. Последний выстрел А. С. Пушкина. Фото: Commons.wikimedia.org
Дуэль состоялась в окрестностях Петербурга, вблизи комендантской дачи на Черной речке. Зима в 1837 году выдалась многоснежной. Секунданты протоптали тропинку, барьеры обозначили шинелями. Первым к барьеру подошел Пушкин и стал наводить пистолет. Но Дантес опередил поэта — он выстрелил, не доходя до барьера. Пушкин упал лицом в снег, шинель под ним быстро пропитывалась кровью. Падая, Пушкин сказал: «Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка». Дантес бросился к раненому. Пушкин, чуть приподнявшись, остановил противника. Дуло пистолета Пушкина забилось снегом. Секундант поэта, Константин Карлович Данзас, протянул ему аналогичный пистолет, что не воспрещалось дуэльным кодексом. Пушкин приподнялся, опершись на левый локоть, тщательно прицелился и выстрелил. Дантес упал. «Браво!» — воскликнул Пушкин и потерял сознание. Врач на месте дуэли отсутствовал. Между тем кровь из раны «лилась изобильно». Пушкина уложили в сани, у комендантской дачи пересадили в карету. По дороге поэт не жаловался на боли, но часто терял сознание.
Дуэль Пушкина с Дантесом. Художник А. Наумов 1884 год. Фото: Commons.wikimedia.org
Дома
У дома Пушкина на набережной Мойки выбежавшие слуги осторожно внесли раненого в кабинет и уложили на диван. Пушкин самостоятельно переоделся «в чистое». Подполковник Данзас поспешил к известному опытнейшему хирургу, лейб-медику императора Николая I Николаю Федоровичу Аренду, но, не застав его дома, оставил записку. В Воспитательном доме Данзас встретил доктора В. Б. Шольца, но тот, будучи акушером, предварительно заехал за доктором медицины хирургом К. К. Задлером, который, обследовав раненого, наложил давящую повязку. Доктор В. Б. Шольц впоследствии записал: «27 января в 6 часов с четвертью подполковник Данзас приглашал меня к трудно раненному, Александру Сергеевичу Пушкину… Он просил: „Дайте мне воды, меня тошнит“. Я трогал его пульс, нашел руку довольно холодною — пульс малый, скорый, как при внутреннем кровотечении; вышел за питьем…» В. Б. Шольц писал в воспоминаниях: «…Больной просил удалить и не допустить при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал: „Плохо со мной“. Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами. Больной громко и ясно спрашивал меня:
— Что вы думаете о моей ране? Я чувствовал при выстреле сильный удар в бок, и горячо стрельнуло в поясницу; дорогою шло много крови — скажите мне откровенно, как вы рану находили?
— Не могу скрывать, что рана ваша опасная.
— Скажите мне — смертельна?
— Считаю долгом вам это не скрывать, но услышим мнение Аренда и Саломона, за которыми послано.
Через несколько минут он сказал:
— Мне кажется, что много крови идет.
Я осмотрел рану и наложил новый компресс».
Через несколько минут вошел Н. Ф. Аренд. Пушкин настоял сказать правду о своем состоянии для того, чтобы успеть сделать соответствующие распоряжения. Раненый мужественно встретил слова врача: «…Я должен вам сказать, что рана очень опасна и к выздоровлению вашему я почти не имею надежды…» Врачам удалось прощупать в области нижней трети крестца под кожей пулю. Следовательно, крестец был раздроблен. Уходя, опытный хирург Аренд сказал Данзасу: «Штука скверная, он умрет».
28 января старший полицейский врач статский советник П. Н. Иоделич составляет, пожалуй, единственный официальный документ: «Полицией узнано, что вчера в 5-м часу пополудни, за чертою города, позади комендантской дачи, происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком кавалергардского Ее Величества полка бароном Геккереном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха. Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством г-ном лейб-медиком Арендом, находится в опасности для жизни. О чем вашему превосходительству имею честь донесть».
В 7 часов вечера к Пушкиным приехал семейный врач И. Т. Спасский. Следует подчеркнуть, что А. С. Пушкин, трезво оценивая свое состояние, исповедался и причастился. После священника раненого посетил, наряду с другими врачами, известный хирург и судебно-медицинский эксперт профессор И. В. Буяльский. Врачи справедливо считали, что раненый потерял несколько фунтов крови, поэтому следовало как можно быстрее остановить кровотечение. Применялись давящие повязки, холодные примочки на живот, питье с кусочками льда. Безусловно, эти простые мероприятия в определенной степени продлили жизнь раненому поэту. Наружное кровотечение удалось остановить. Однако к полуночи состояние вновь ухудшилось. Собравшиеся доктора высказали предположение о начавшемся некрозе (омертвении) части кишечника.
Утром
Рано утром возобновились сильнейшие боли, врачи прощупали «опухоль живота» и напряжение брюшной стенки. Врачи справедливо заподозрили начинающийся перитонит. Сделанное, как полагалось в подобных случаях, промывание кишечника при раздробленном крестце лишь усилило нестерпимые боли. Промывание являлось с современной точки зрения, как и назначение касторки, нецелесообразным. Данзас вспоминал: «…Физиономия Пушкина изменилась: взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку…» Аренд назначил препараты скополамина, вещества, близкого к атропину и каломели, однако состояние раненого Пушкина оставалось тяжелым. В настоящее время установлено, что каломель, которую применяли ранее как слабительное, мочегонное и противовоспалительное средство, оказывает токсическое действие на организм. Но не следует забывать, что список лекарственных средств в первой половине XIX века был крайне ограничен. Боли были настолько невыносимыми, что Александр Сергеевич хотел покончить с собой, однако Данзасу удалось отобрать пистолет, спрятанный под одеялом. Для уменьшения болей Н. Ф. Аренд назначил большую дозу настойки опия в каплях. Пушкин задремал. Попытки извлечь пулю, к счастью, не предпринимались, хотя врачи и думали об этой операции. Дело в том, что для этого в рану, не зная хода раневого канала, вводили специальные пулеискатели и буквально на ощупь пытались извлечь снаряд, причиняя при этом нестерпимые боли раненому.
А. С. Пушкин 29 января 1837 (гравюра Л. А. Серякова, 1880). Фото: Commons.wikimedia.org
Лечение и… агония
Около 13 часов 28 января приехал врач В. И. Даль. К этому времени состояние Пушкина оставалось удовлетворительным. Однако к вечеру вновь последовало ухудшение. «…Пульс ударял 120 в минуту и стал полнее и тверже, в то же время начал показываться небольшой общий жар», — вспоминал В. И. Даль. Было решено поставить 25 пиявок, широко применявшихся в те времена. Тело поэта покрылось испариной, пульс перестал частить, сделался ровнее, но при этом у обескровленного больного было высосано не менее 250 мл крови. После дозы касторового масла Пушкин жаловался Наталье Николаевне на усиливающуюся слабость, жажду, временами впадал в забытье.
Утром 29 января состоялся консилиум врачей с участием Н. Ф. Аренда. Консилиум признал состояние раненого безнадежным, просчитал, что поэту осталось жить несколько часов. Постоянно усиливалась слабость, но до последнего вздоха он оставался в сознании. В два часа пополудни пульс был настолько слабым, что едва прощупывался. В. И. Даль по просьбе поэта осторожно приподнял его повыше. Пушкин прошептал: «Кончена жизнь… Тяжело дышать, давит!» Его мучила жажда, и Александр Сергеевич попросил болотной морошки, которую очень любил, съел несколько штук. Почти сразу началась агония. Пушкин, глядя на полки, уставленные книгами, прошептал: «Прощайте, прощайте…» — и в 2 часа 45 минут скончался.
Производилось ли судебно-медицинское исследование трупа? В современном понятии — не проводилось. Врачи произвели лишь исследование брюшной полости, проследили ход раненого канала. Подобное неполное вскрытие соответствовало Указу Сената от 1809 года о том, что полное судебно-медицинское исследование производится лишь при неустановленной причине смерти. В. И. Даль записал обнаруженные повреждения: «…чресельная часть правой подвздошной кости раздроблена, часть крестцовой кости также; пуля затерялась около оконечности последней. Кишки были воспалены, но не убиты гангреной, внутри брюшины до фунта запекшейся крови, вероятно, из бедренной или брыжеечных вен. Пуля вошла в двух дюймах от верхней передней оконечности правой чресельной кости и прошла косвенно или дугою внутри большого таза сверху вниз до крестцовой кости. Пушкин умер, вероятно, от воспаления больших вен в соединении с воспалением кишок…»
Таким образом, смерть А. С. Пушкина наступила от проникающего слепого огнестрельного ранения живота с переломами правой седалищной и крестцовой костей, ушибом петель кишечника, осложнившегося острой кровопотерей и разлитым перитонитом. На начальном отрезке раневого канала пуля, не задев жизненно важные органы, прошла ниже правой почки и позади петель толстого кишечника. Ударившись о внутреннюю поверхность крыла правой подвздошной кости, скользнула по его вогнутой поверхности, отщепляя острые костные отломки и, раздробив крестец, засела в его отломках.
После смерти А. С. Пушкина вплоть до наших дней не стихают споры о возможности спасения жизни поэта. Сюзанна Масси пишет, что после смерти Пушкина «слышался ропот против иностранцев и даже против иностранных докторов, лечивших Пушкина». Выдающийся советский хирург С. С. Юдин, отметив в лечении Пушкина ряд недостатков, уверен, что рана, в соответствии с состоянием медицины того времени, несомненно, была смертельной. К мнению профессора Юдина присоединился и известный профессор И. А. Кассирский. На заседании Пушкинской комиссии, посвященной столетию со дня смерти поэта, выступил знаменитый хирург, профессор, будущий президент АМН СССР Н. Н. Бурденко. Академик утверждал, что ранение Пушкина, учитывая уровень развития медицины в ту эпоху, было, несомненно, смертельным. Врач — доцент А. А. Аренд, правнук лейб-медика Н. Ф. Аренда, наряду с Н. Н. Бурденко доказал полную несостоятельность утверждения, что Н. Ф. Аренд по политическим мотивам не оказал в полном объеме медицинскую помощь погибающему Пушкину. Академик Б. В. Петровский в 1982 году утверждал: «С позиций современной хирургии мы можем сказать, что перед тяжелым ранением А. С. Пушкина наши коллеги первой половины XIX века были беспомощны». Мы присоединяемся к мнению хирургов.